Гость программы «Марков. Ничего лично» – Валентин Елизарьев, художественный руководитель Национального академического Большого театра оперы и балета.
- Я люблю обращать внимание на галерею портретов наших ведущих. Это и прошлое, и настоящее, и, возможно, даже будущее нашего телеканала. Я всех этих людей знаю по именам. Вы после девятилетнего перерыва, когда пришли в театр... Естественно, 9 лет – это много. Для балетных, говорят, что практически вся творческая жизнь заключается в этот промежуток времени. Вы много увидели новых лиц?
- Да, примерно треть, может быть, даже половина коллектива – это молодёжь. Они обладают начальной стадией профессионализма, особенно совсем молодые. Это понятно. Они должны развиваться, и только в работе их можно узнать больше. Я не пропускаю спектаклей, многие спектакли уже видел по несколько раз.
- Вы отслеживали и в этот перерыв?
- Конечно. Я ходил на все премьеры – оперные и балетные. Хорошо знаю положение с музыкантами. Я себя чувствую «в своей тарелке».
- Валентин Николаевич, я знаю и помню прекрасно те времена, когда в Советском Союзе были достаточно модные, и их часто показывали по телевизору, телеспектакли. Они были сняты достаточно просто. На мой взгляд, они не могли передать того действа, которое происходило на сцене. На ваш взгляд, сегодня современное телевидение, допустим, телеканал ОНТ, при современном уровне техники, профессионализме оператора, сможет снять какой-то ваш спектакль, именно ваш спектакль, передать то волшебство, которое происходит на сцене? Реально ли это?
- У меня есть большой опыт общения с телевидением, поэтому мне есть что сказать. Это всё равно уже не балет в привычном понимании. Здесь очень многое зависит от профессионализма телевизионщиков. Здесь нужен талантливый режиссёр, который бы провёл драматургически этот спектакль. Обычно неопытные люди снимают незначительные детали, мало относящиеся к спектаклю. С их точки зрения, это событийный ряд. На самом же деле, они только портят спектакль.
- Режиссёр на телетрансляции должен быть с вами на одной волне? Он должен чётко понимать вашу задумку?
- Абсолютно. Изучить спектакли и вообще оценить. Искусство – это мысль, прежде всего. Всё остальное – средство, которое помогает воплощать эту мысль.
- Может, я задам провокационный вопрос, но если из вашего репертуара выбирать спектакль, который стал бы первой пробой на телеканале ОНТ, какой бы вы выбрали?
- Я вам посоветовал бы, наверное, «Ромео и Джульетту». Слишком вечный сюжет. К сожалению, у нас сейчас такое положение в мире, где много вражды. Проанализировать в спектакле, почему вместо света – тьма, вместо творчества – вражда. Наверное, кроме общего настоящего современного телевидения, очень важно, чтобы люди, которые переводят это в другое – в телевизионное, были очень талантливы.
- Я почему-то был уверен, что вы назовёте «Сотворение мира».
- Я делаю авторскую редакцию. Вот когда я её сделаю – тогда и назову.
- Мы в прошлом году мою программу в новом сезоне начинали в декорациях театра, но при пустом зале. В этом была особая магия. Я знаю, когда отсматривали спектакли, у вас было место мэтра – небольшой откидной стульчик за кулисами. И оттуда вы смотрели за спектаклями. Сейчас вы сидите тоже в пустом зрительном зале, напротив сцены. Почему изменился этот подход?
- Я думаю, что магия не происходит в пустом зале. Она происходит во время спектакля, когда рождается эта удивительная тишина между сценой, на которой идёт спектакль, и зрительным залом. Где-то посередине они встречаются и превращаются в одну. Вы знаете, как говорили древние греки: «В театре должен происходить катарсис». А катарсис – это перерождение.
- 25 сентября будет годовщина, как вы вернулись в театр. Когда вы пришли, сезон был свёрстан, а сезон этого года – уже ваш сезон. Я с интересом прочитал в одном из ваших интервью, что вам снятся танцевальные сны. И «Щелкунчик», которого вы увидели во сне, практически в таком же виде почти 40 лет идёт на сцене. Это так? Что приснилось на этот сезон?
- Может быть, я рискую, но я хочу, чтобы появилось много новых художников белорусских. Я за интернационал в искусстве. В последние годы есть тренд на приглашённых. Приглашённые никогда не создают белорусские спектакли. Хочется, чтобы наши художники занимались собственной историей, современностью, чтобы они рождали новые, невиданные хореографические формы, чтобы были интересно мыслящие режиссёры. А если им этого не давать, а приглашать и жить за счет иностранцев, то мы ничего своего не будем иметь. Поэтому я посвятил этот сезон новым именам в искусстве. Будут осуществлены постановки двух белорусских хореографов. Ольга Костыль сейчас будет выпускать спектакль «Анна Каренина», а Сергей Микель будет выпускать спектакль «Пер Гюнт».
- Вас приглашают постоянно. Вас приглашали все эти годы, пока вы не работали в Большом театре. Вы говорили в одном из интервью, что только в Японию вы ездили не менее 16 раз и ставили постановки.
- Да, включая гастроли. Один раз я был в Японии по приглашению премьер-министра Японии. Потом я попал в Китай, Корею, Таиланд, Вьетнам. Меня всё время поражает восточное искусство – его древность и вечность. Меня даже посылали от Советского Союза в Индию, чтобы выучить четыре формы классического индейского танца: Kathak, Bharatanatyam, Kathakali, Manipuri. Я до сих пор помню, как они назывались.
- Вы их используете?
- Да, частично. Я непосредственно через себя пропускаю. Это невероятная школа классического танца, где танцуют глаза, брови, уши, каждый палец, движение что-то значит.
- Некоторым телевизионным ведущим надо было бы, особенно развлекательного жанра, выучить все эти формы для того, чтобы уметь правильно реагировать на своих собеседников.
- Но если они будут делать всё это перед экраном...
- Валентин Николаевич, смотрите, телевидение – это дорого. Для того, чтобы удивить сегодня, недостаточно хорошей камеры, диктора, хорошего артиста. Это целая индустрия спецэффектов, и тянуться за Голливудом у нас практически невозможно. Мне всегда казалось, что опера и балет – это классические виды искусства, которые универсальны. И ваши поездки в другие страны это только доказывают. Что нужно, чтобы Большой театр стал La Scala?
- Это сложный вопрос. Бюджет La Scala превышает бюджет Большого театра примерно в 50 раз. Кроме этого, в La Scala есть спонсоры, любящие La Scala. Он во многих странах мира получает спонсорскую помощь. La Scala имеет историю, намоленную искусством. Он не на пустом месте, он не создан в XX столетии. Он имеет ряд потрясающих итальянских композиторов, мировые премьеры которых там состоялись.
- На что расходуется бюджет?
- На зарплаты, на договорные отношения с приглашёнными звёздами. Это большие гонорары. Я могу некоторые назвать.
- Хотя бы порядок цифр.
- Весной я ездил слушать Анну Нетребко в Кремлёвский Дворец съездов (Государственный Кремлёвский дворец – прим. ОНТ). Место, которое я не купил, а на которое меня пригласили, стоило 2000 евро. Вот теперь посмотрите: один вечер, зал на 5500 мест. Прикиньте, сколько собирает один зал на звезду.
- Есть ценители, которые специально приезжали и приезжают в Беларусь, чтобы посмотреть ваши постановки «Сотворение мира», «Спартак», «Рогнеду», «Ромео и Джульетту». Они приезжают специально на вас. Мы говорим, что безвизовый режим способствует тому, что на спортивные мероприятия сюда приезжают сотни тысячи болельщиков. Есть вероятность того, что это поможет развить музыкальный туризм?
- Я глубоко убеждён: чем выше качество нашего театра, тем больше интерес к нему будет. Я за ту мысль, о которой вы говорили. Эту мысль многие высказывали, в том числе и наш Президент. Мы обязательно должны связать туризм с музыкой, с театром, с нашими лучшими достижениями.
- Это одна из наших ценностей.
- Это хорошо. На спортивные мероприятия приезжают тысячи людей. Но у них бывают и свободные вечера.Чтобы пошли и посмотрели, что у нас, кроме спорта, ещё есть удивительное искусство. Прежде всего, к нам приезжают из ближайших стран. Очень интересуются всегда литовцы, поляки приезжают. Как вы знаете, у них самый большой театр в Европе, но качество, я бы сказал, пониже белорусского.
- Но звучит белорусский всё-таки. Раз уж мы говорили о балете и телевидении, то я не могу не вспомнить, «чем музыка их связала». Август 1991 года. По всем каналам – «Лебединое озеро». Вас лично, как мэтра, не коробило, что величайший спектакль выбрали в качестве заставки во время информационной блокады?
- Это было ужасно. Я как раз включал телевизор – спектакль был замечательный. Закрыли «дырку» такую информационную, конечно, это христоматийный случай. Не надо прикрываться гением Чайковского и гением артистов, исполняющих эту замечательную хореографию, для того, чтобы просто «заткнуть тряпкой дырку». От этого «Лебединому озеру» хуже не стало, как спектаклю, как событию художественному.
- Валентин Николаевич, согласитесь, в советское время балет, в том числе и белорусский, в каком-то смысле был визитной карточкой большой страны. Я знаю, что вы много лет мечтаете о создании белорусской балетной школы. Вот что мешает?
- Вы знаете, я кратко остановлюсь, потому что прошёл уже этот путь неоднократно. Я, когда был главным балетмейстером, потом художественным руководителем балета, мечтал о том, чтобы театр и школа стали едины. Вот у нас есть школа, которая называется «колледж хореографический». У нас не было высшего образования, я организовал в этой стране высшее образование для артистов балета. И у нас есть Большой театр. Я по подобию парижской оперы, где школа и театр – это одно целое, хотел сделать в Беларуси.
- То есть школа при театре. Можно так сказать?
- Да, так же это и в Москве всегда было, так же это было и в Мариинском театре. Это очень многое даёт – вот это общение и близость. Колледж – это подчинение Министерства образования, театр – это подчинение Министерства культуры. Это разные ведомства. Мы, конечно же, сотрудничаем, но мне хотелось большей связи через начальное образование, высшее образование и театр. И всё это назвать Академией белорусского балета.
- Простой пример: когда мы говорим «Спартак», у большинства людей ассоциации возникают со сладостями, со спортивной командой, но никак не с гениальным балетом. На ваш взгляд, каково жить сегодня высоким искусствам в мире, где правят понты, а не пуанты?
- Существует вот такая реальность, существует такой спектакль, но на этот спектакль многие десятилетия невозможно купить билет. Попробуйте купить билет. Или вам предложат плохой, потому что все хорошие места проданы, или ничего не предложат. В искусстве, особенно в балетном, понты не проходят. Нужно выйти на сцену и показать, что ты – классный танцовщик или балерина, или ты в оперном спектакле – классный певец. А всё остальное – понтов никаких не может быть. Это, может быть, за кулисами где-то происходит, но «лобное место», где происходит акт искусства – там или можешь, или уходи. Там понтов не может быть, потому что сидят профессионалы, которые принимают эту работу, слушают внимательно, оценивают. Если этого нет, то никакими красивыми словами, как бы мы не рассказывали… Рассказывать все большие мастера, а вот сделать...
- Вы вернулись в Большой, в родной театр и, по сути, дали новое прочтение балету «Ромео и Джульетта». Нет повести печальнее на свете? Или всё-таки есть? Ваше девятилетнее отсутствие.
- Может, так Боженька решил, что мне нужно было уйти.
- На время?
- На время. Я это время не провёл с понтами, я много трудился, я много спектаклей поставил за рубежом, я продолжал работать в нашей Академии музыки, где у меня ученики. Знаете, вот жизнь проходит, и я считаю, что я счастливый человек, которому удалось творить, и я очень благодарен Беларуси. Мои педагоги в Ленинграде дали мне всё: профессию, знания, ориентиры очень правильные в жизни. Я тоже хочу оставить поколение людей, которых я воспитал, я хочу, чтобы они были не похожи, чтобы не были слепком с меня, чтобы они знали законы драматургии, законы театра, чтобы они развивались пластически, чтобы они хорошо знали наше наследие. Потому что без старого не бывает нового. Это все знают.
- Валентин Николаевич, вы однажды в одном из интервью назвали себя любимчиком судьбы. Согласен: любимая работа с юных лет, любимая жена на всю жизнь, талантливые дети и внуки, множество наград и званий разных стран. Тогда 9 лет без театра – это что? Урок судьбы? За что?
- Думаю, что да. Я подумал, что нужно уйти. Наверное, правильно сделал, может, так судьба моя подтолкнула. Может, и мне нужен был какой-то творческий перерыв. Трудно как-то проанализировать свои чувства. Во всех случаях театру было без меня плохо, а мне было плохо без театра. Вот такая взаимная связь духовная оставалась. Я не мог без театра, я посещал все премьеры, я посещал всё и следил за развитием театра. Я пришёл в театр, как в родной дом, меня очень хорошо встретили.
- И это было событие – ваше возвращение. Но согласитесь, Валентин Николаевич, театр – это всегда с надрывом. Мы привыкли к тому, что всё, что происходит в театре, зачастую выплёскивается. Это надрыв, это истории всепоглощающей любви, ненависти, дружбы, предательства. Вот сейчас, когда прошло столько лет, и вы вернулись на своё место мэтра, вы разобрались в тех оттенках чувств, которые были тогда? Было ли тогда предательство?
- Было конечно. И я никогда это не прощу тем людям, которые меня предали. Я их перестал замечать в этой жизни, они для меня не существуют. Я для себя решил, что я никаких счётов, тем более в театре, сводить не буду.
- Игнор – это единственное средство в данном случае?
- Я не знаю. Я – открытый человек, я люблю людей, очень много для кого настоящего сделал. «Выпестовывал» многих с училища маленьких детей, которых растил как будущих знаменитостей. Когда что-то случается, то лучше всего пережить вот это всё, чем знать, что ты живёшь просто с недоброжелателем, когда общаешься с ним, вкладываешь свою душу и так далее.
- Надо быть очень сильным.
- Не знаю, насколько я сильный, но для себя я так решил.
- Валентин Николаевич, я помню, что когда у вас был юбилей (60 лет) Президент сказал: «Что такое белорусский балет? Белорусский балет – это Елизарьев».
- Было такое.
- Но почему, зная такое мнение, понимая, что вас ценят, вы не обратились напрямую к Александру Григорьевичу для того, чтобы в той ситуации, которая произошла, действительно опереться? Почему не искали поддержку?
- Вы знаете, меня обманули тогда. Ситуация была такая, что был наш театр четыре года на ремонте. Замечательный ремонт сделали, вложило государство колоссальные деньги. Я думаю, что вот эти 10 лет, которые прошли...Мы на тот момент были самый «упакованный» театр в Европе: новейшее оборудование, освещение, невероятные какие-то превращения сцены. Можно целую экскурсию рассказывать и показывать, на что способна наша сцена. Я думаю, что технологии пошли ещё дальше, сейчас мы уже чуть-чуть начинаем отставать. Это нормально, потому что мы не можем поддерживать этот уровень и всё время вкладывать бесконечно в это деньги.
- Всё равно туда заходишь как в храм искусства.
- А это и есть храм искусства, намоленный многими поколениями артистов. Меня обманули. Меня вызвали в верхние инстанции и сказали, что «Мы планируем, что вы будете после окончания ремонта директором – художественным руководителем театра, готовьтесь». Проходит ремонт, мне предлагают должность, с которой я начинал. Я начинал главным балетмейстером в 26 лет. Я посчитал, что это неправильно. Я рассказываю, как это всё было. Я написал по этому поводу письмо Президенту, но мне кажется, что письмо моё не дошло, и всё осталось так, как было. Я ушёл. Несмотря на долгий перерыв, я всё-таки вернулся, я хочу творить, и я буду поддерживать молодёжь.
- Вы помните такое выражение: если бы Майя Плисецкая жила в эпоху инквизиции в Средневековье, её бы сожгли на костре?
- Это точно.
- Я знаю, что вы поддерживаете и опытных балерин, Гайко и Еромкину, но при этом присматриваетесь к молодёжи. Среди молодых вы можете назвать фамилии, на кого мы бы в новом сезоне обратили внимание?
- Я вот советую вам, кроме этих двух фамилий, обязательно услышать недавно получившую первое звание Людмилу Хитрову. Людмила Уланцева. Есть перспективные ребята: Баньковский есть, Шуба есть. Пускай на меня не обидятся те, кто смотрит нашу передачу, сейчас имён много интересных, талантливых, но кто из них будет когда-то «супер»? Хотя я думаю, что Павел Петров уже «супер», он выиграл все возможные и невозможные вокальные конкурсы.
- Я знаю, неоднократно слышал, да и вы сами этого не отрицаете, что вы достаточно жёсткий руководитель. В одном из интервью вы сами сказали, что вы из семьи потомственных военных – и прадед, и дед, и отец. Вы – исключение из этого ряда.
- Я единственный бракованный. Настоящие мужчины – это военные.
- Творческие люди очень ранимые, я уже не говорю о том, как они болезненно воспринимают критику. Но даже отсутствие похвалы для них может стать причиной срыва и истерик. Я знаю это на личном опыте, работая на телевидении. Как при таком жёстком руководстве про вас говорят, если не диктатор, то, по крайней мере, очень требовательный руководитель, как вам удаётся с творческими людьми ставить такие шедевры?
- Вы знаете, такие коллективы большие, как в театре, оперный коллектив, коллектив оркестра, в котором 170 человек, коллектив балета, в котором 130 человек, управляемы только волей руководителя, его талантом, его вдохновением. Это человек, который должен уметь увлечь искусством, повести за собой, тогда они на всё способны. Вот эта управляемость коллективом, вот эта жёсткость называется простым элементарным словом – дисциплина. Без дисциплины ничего невозможно создать с коллективом в коллективном визуальном искусстве. Потому что не может один то, другой то-то. Если художественная задача, чтобы всё было одинаково, то должно быть идеально одинаково, это должно радовать глаз. Смотря какая задача, но везде во главу угла ставится вопрос художественности. Ещё раз повторяю: нужно увлечь и повести за собой коллектив, тогда дисциплина сама собой будет. Если человек занимается творчеством, а не бла-бла-бла, то тогда дисциплина идеальная во время творчества.
- Вот откровенно, слёзы всё-таки приходилось вытирать? Или приходится сейчас вытирать?
- Артистам?
- Артисткам.
- Артисткам – да. Я знаю одну балерину, она сейчас очень известная, уже не танцует, но возглавляет большое учреждение культуры. Она три года плакала пока учила балет «Лебединое озеро», вот не скажу её фамилию. И так долго она столько этому отдавала, она – одна из самых лучших балерин, которых видела эта земля, но «Лебединое» – никак. Сколько раз я утирал эти слёзы платочком ей, но у всех по-разному этот путь в искусство, в профессию, в главные партии складывается.
- Вы родились в Баку, хоть и случайно, как вы говорите. Учились в Ленинграде, ваша супруга родом из Болгарии, но много лет вы оба служили и служите белорусскому театру. Оставались в стране даже в тот период, когда ушли из театра, несмотря на многочисленные хорошие предложения, я это знаю, работать за рубежом. Что в нашей стране для вас такое особенное, что держит и не отпускает?
- Когда мне было 26 лет, мне доверили этот театр. В 26 лет я возглавил эту труппу – это фантастика, таких примеров я просто не помню.
- Вас считают самым молодым балетмейстером Советского Союза. Это то, что прописано: Елизарьев был самым молодым балетмейстером Советского Союза.
- Я ещё был самым молодым народным артистом Советского Союза.
- Совершенно верно. В 38 лет, по-моему.
- В 38 лет, да. Посмотрите, родился в Азербайджане, получил образование в России, всю свою творческую жизнь я прожил здесь. Наверное, я влюбился. Я, когда приехал, когда увидел в «раздетом» виде сцену Большого театра, себе внутренне сказал, что я обязательно на этой сцене должен сделать спектакль. Потом сделал спектакль, второй, третий, я полюбил эту труппу, я полюбил город, у меня появились друзья настоящие. Мы как-то здесь осели и стали своими.
- Валентин Николаевич, у вас вообще хорошая традиция влюбляться с первого взгляда и не отпускать. Вот это почувствовалось.
- Без любви ничего невозможно сделать вообще в этой жизни, в том числе и на сцене. Нормально влюбиться, полюбить этих артистов. Ведь я же никто, я отдаю текст, который сочиняю сам, даю драматургию, потому что я всегда выступаю автором драматургии этих спектаклей. Я даю, а живёт-то спектакль благодаря артистам, их индивидуальности. Чем они талантливее, глубже, тем они и спектакль делают настоящим.
- Валентин Николаевич, последний вопрос. Если опера – это о вербальном, то артисты балета изначально лишены права голоса, за них говорят жесты, пластика, балетные па. О чём молчит белорусский балет?
- Вы знаете, разговор человеческим телом сложен и не всегда понятен, но настолько это изысканное искусство, оно так много говорит людям о них самих, о их возможностях. Я обожаю искусство, обожаю свой театр и считаю, что в балете вербальность не нужна. Вот достаточно тех выразительных средств, которые дал Боженька, наша замечательная школа, наша замечательная музыка и искусство, наш театр.
- Спасибо, Валентин Николаевич.
Подписывайтесь на нас в Telegram