Председатель Государственного комитета судебных экспертиз Республики Беларусь Андрей Швед в интервью для программы «Марков. Ничего личного».
- Часто при расследовании громких преступлений заслуги относят либо к следственному комитету, либо к МВД. При этом, мы все понимаем, что очень часто результат зависит от одной единственной экспертизы, на основании которой делаются выводы. Почему вы всегда остаётесь в тени?
- Сказать, что мы остаёмся в тени, было бы не совсем объективно. По возможности, насколько закон нам позволяет, мы доводим до общественности суть нашей работы и результат этой работы. Но закон говорит так: «Разглашать результаты, в том числе заключение эксперта может только тот, кто её назначил, тому, кому мы передаём результаты».
- Следователь?
- Следователь, прокурор, судья, в зависимости от ситуации или той стадии, на которой ведётся процесс.
- Я слышал, что в 2013 году, к тому моменту, когда был образован комитет судебных экспертиз, накопилось более 18 тысяч не проведённых экспертиз. Ответьте честно, этот завал вы разобрали за это время?
- Это был всего лишь один из пластов проблем, которые легли в основу принятия решения Главы государства о создании единого ведомства. В 2013 году были проблемы в сроках производства экспертиз. Даже по делам о наркотрафике 6-8 месяцев ждали следователи и оперативные сотрудники заключение экспертов. Представим себе ситуацию, задержат курьера, он сидит в следственном изоляторе и ещё нет уверенности, что вся партия наркотиков, которая у него – это наркотики.
- Почему так долго? Это методика была такая или межведомственные проблемы возникали?
- Надо понимать, что к вопросу о создании единой структуры в нашей стране подходили как минимум последние 15 лет 3 раза. Даже выходили в 2005-2009 годах на подготовку проекта указа. Суды, правоохранительные органы понимали, что необходимо создавать единую систему, - некий центр, который координировал бы и решал проблему судебно-экспертного обеспечения правоохранительных деятельности и работу судов. Это было очевидно. Потому что, как я назвал, сроки производства экспертиз – 6-8 месяцев, пожарно-технические – 1,5-2 года, экономические – 9 месяцев, год. Все ждут, когда будет готова экспертиза.
- То есть человек при этом может сидеть всё это время?
- Да. И ждать заключения эксперта - год, полтора.
- Не будучи обвинённым?
- Даже может быть в итоге окажется, что он и не виноват. А такие случаи были. Всё упиралось в то, что ждали заключения экспертов. Качество производства экспертиз, мягко говоря, не соответствовало тем требованиям, которые предъявляло правосудие. Было много других вопросов. Экспертные лаборатории находились в семи ведомствах. К слову сказать, за пятнадцать лет предшествующих образованию государственного комитета судебных экспертиз в Республике не было внедрено ни одного нового вида экспертных исследований.
- А за шесть лет?
- Больше десяти. Эти и другие проблемы они уже носили хронический характер и вели к тому, что была поставлена задача всё это решить, создать структуру, которая бы навела элементарно порядок и решила, как вы сказали, в том числе проблему вот этого пласта. Из неисполненных экспертиз, а ведь они некоторые лежали полтора года, два, три, даже можно сказать четыре года не исполнены.
- Но они решены уже?
- Они решены.
- Хорошо. Если настолько всё логично и очевидно, почему Беларусь до сих пор остаётся единственной страной, в которой создан подобного рода комитет (единая система государственных органов)?
- Очень важная деталь: Республика Беларусь не только первая создала самостоятельный орган, а создала систему, которая адаптирована в государственную систему правоохранительных органов и судов. То есть, появился новый элемент внутренней политики государства. - сфера судебно-экспертной деятельности. С 2013 года интерес был очень большой и сегодня все иностранные специалисты, с которыми мы общались, а это за последние четыре года более ста иностранных делегаций нас посетило, - все однозначно говорят об уникальности и положительности белорусского опыта.
- Они это отмечают?
- Безусловно, они это всё отмечают. Это лежит на поверхности, благодаря тем результатам, которые достигнуты. По нашему пути, насколько мы знаем, пытались идти некоторые страны: Киргизия, Казахстан, в Российской Федерация неоднократно обсуждался этот вопрос, коллеги из прибалтийских государств. Определённые этапы были ими пройдены. Например, в Киргизии создан единый центр при правительстве. В Казахстане в различных формах при правительстве идёт процесс. В Российской Федерации, насколько я информирован, обсуждается различная форма объединений экспертных учреждений. Но, как мне кажется, в Республике Беларусь этот опыт получился только благодаря тому, что было принято решение Главой государства, благодаря сильной власти. Благодаря тому, что есть чёткая конкретная установка решения этих проблем в государственных интересах правосудия.
- Президент, когда с вами встречался, обозначил, что во главу угла работы судмедэксперта нужно поставить безусловную объективность и кристальную честность. От этого зависит судьба человека. С точки зрения возможности для коррупции работа ведомства очень привлекательна. Почему врачи берут взятки – не хочу обижать врачей - но это, просто, на слуху. А судмедэксперты – нет?
- Мы начинали с вами разговор с художественных фильмов, телесериалов, где складывается мнение, что эксперт поставил подпись и всё. Нет, конечно, это не так. Это не соответствует реальности, потому что мы передаём лишь один источник доказательств. А закон обязывает тех лиц, которые получают этот источник доказательств, его оценить. Эксперты вызываются к следователям для допроса, чтобы пояснить, чтобы следователь разобрался и понял, почему эксперт пришёл к такому выводу. Часто наши специалисты вызываются в суд, где защите и обвинению объясняют,почему к такому выводу пришли.
- Из вашего посыла следует, что не всегда экспертиза является сама по себе доказательством?
- Нет. Это источник доказательств. На основании одного из источников доказательств производится заключение эксперта, те люди, которые уполномочены, они принимают процессуальные решения. В их власти уже предъявлять обвинения, заключать под стражу, выносить приговор. И это очень важно, чтобы они разобрались, почему эксперт пришёл к определённому выводу. А наша задача им это всё разъяснить.
- Хорошо. А вы сталкивались за шесть лет с вопросом, когда пытались подкупить эксперта?
- Нет, такого случая у нас не было. И мы считаем это одним из наших достижений. Система построена таким образом, что эксперты понимают бессмысленность того, чтобы они вступали в неслужебные отношения с какими-то лицами.
- Андрей Иванович, откройте тайну, если это тайна. Иногда происходит перепроверка экспертизы, сделанной конкретным сотрудником?
- Конечно. С 2013 года построена система таким образом, что экспертиза, прежде чем передаётся инициатору, проверяется внутри комитета. Как правило, практически 100% неточностей, неясностей или даже каких-то ошибок мы выявляем сами на этой стадии. К слову сказать, в год мы делаем порядка 350 тысяч экспертиз, то есть за шесть лет – более 2 миллионов. Из них в 0,006 % были выявлены эти неточности, неясности. Мы их сами устраняем. И при этом, по нашей инициативе, в закон внесена норма, которая говорит о том, что это есть только в Республике Беларусь, что мы сами же говорим о своих недостатках инициатору. Это надо понимать, всё-таки судебные эксперты – это срез общества. В любом деле всегда присутствует человеческий фактор. Самое главное, и мы этим гордимся по праву, у нас нет ни одного случая, чтобы эксперт умышленно, осознанно что-то исказил, что-то написал неправильно.
- Бесспорным фактором является тот момент, что с 2014 года Беларусь решила вопрос с созданием базы наркотических веществ. Чтобы вещество попало в эту базу достаточно нескольких часов. В Западной Европе на это уходят годы. Этот белорусский опыт сегодня оказался востребованным?
- Безусловно, как и другие наши положительные результаты в этой сфере. По нашей инициативе была внедрена эта система. Сегодня порядка 250 запрещённых веществ внесены в этот список и постоянно добавляются. Это одно из направлений нашей работы. Эксперты не только говорят, что представленное на экспертизу вещество является наркосодержащим, но мы постоянно, круглосуточно мониторим Интернет-пространство, другие средства массовой информации, работаем с нашими коллегами за рубежом. Как только в любом государстве появилось новое вещество, мы знаем его формулу, мы его анализируем и по нашей инициативе, как вы отметили, оперативно в течение суток-двое до появления его здесь физически на рынке, мы вносим в его список запрещённых.
- Какие страны пошли по этому пути?
- Пример могу привести. В этом году к нам приезжали наши коллеги из Латвии. По последней информации они очень заинтересовались этой системой. У них что-то похожее есть, но нет такой оперативности и такого охвата системного, масштабного в пределах всей республики. И они у себя будут внедрять подобную систему.
- Вторые Европейские игры стартовали с грандиозным успехом, и в то же время, приходя на любое мероприятие, на любой спортивный объект, нас вместе с Лесиком, обязательно встречает и зона досмотра. Но, говорят, что к играм или, может быть, в этот период комитет закупил абсолютно новое оборудование, которое помогает решать отдельные вопросы. Хотелось бы ясности. Что именно и какие вопросы это помогает решать?
- Здесь речь не идёт о том, что мы специально к играм закупили какие-то комплексы и всё остальное. Просто за последние 5 лет мы очень серьёзно оснастились технически. И наше оборудование самое современное и полностью соответствует тем требованиям, которые предъявляются к заключению экспертов. Мы просто учли необходимость того, чтобы наши специалисты, работая на месте, скажем, если произошло происшествие, имели мобильные комплексы, которые бы могли оперативно отыскать, зафиксировать, передать информацию и ускорить её обработку. О чём идёт речь? В частности, хотя мы начали эту работу полтора года назад, мы внедрили компактные переносные комплексы по обработке отпечатков ладоней и пальцев. То есть наш специалист обнаруживает отпечаток через специальный прибор, который может работать и под водой. Он защищён от внешних воздействий и так далее. Но, могу сказать сегодня, что самая большая проблема была связана с защитой информации. Сам по себе отпечаток является частью, условно говоря, некого материала или уголовного дела. Эта информация не подлежит распространению. Мы все эти годы решали проблему, для того, чтобы защитить канал, чтобы никто из посторонних не мог перехватить. Мы эту проблему решили. Так вот наш специалист обнаруживает, фиксирует, передаёт в центр этот отпечаток. Он там обрабатывается и получается конкретный результат.
- Буквально сразу.
- 20 минут. Не многие страны мира могут это. Я даже могу сказать, что только у единичных стран есть такие системы, в которых не просто предварительная информация, а стопроцентно выверенная информация, что этот отпечаток принадлежит конкретному лицу. Все сведения об этом лице есть в нашей базе данных.
- Практически всё мужское население Беларуси есть в этой базе данных?
- Да. В своё время органами внутренних дел была проведена серьёзная работа до 2013 года. Это очень большая база. Уместно сказать, что она практически соответствует населению Республики Беларусь.
- И сейчас в автоматическом режиме можно получить результат?
- Да. В автоматическом режиме. Особенность состоит в том, что в отличие от многих похожих систем в других странах, она анализирует не только отпечатки пальцев, но и ладоней.
- Меня, как обывателя, заинтересовал такой вопрос. Появились ли у вас инструменты, техника, которая может проанализировать память мобильных телефонов? Нужно ли опасаться в этом случае, что какие-то личные данные могут уйти во вне, благодаря этой технике?
- Я думаю, что это исключено. Это, опять же, касаясь вопроса тех сил и средств, которые были задействованы ко II Европейским играм. Мы дооснастили наши передвижные комплексы, лаборатории, в том числе и этими системами, которые позволяют извлекать информацию из электронных устройств, мобильных телефонов.
- Из любых?
- Да. Из любых. Эти системы у нас имелись. Их приобретали интенсивно последние три года. Наши специалисты их освоили. Суть состоит в том, что, эти комплексы позволяют извлекать не только информацию, которая есть в настоящее время, но и ту, которая видоизменялась, которая неоднократно удалялась. Это очень важно для инициатора. Мы обрабатываем этот объект, извлекаем информацию, восстанавливаем её и передаём результат инициатору. С этого момента уже инициатор несёт ответственность разглашать или не разглашать. Но, во всяком случае, факта того, что по вине экспертов было разглашение какой-то информации –я уверен такого нет.
- Получается, что удаляй не удаляй информацию с телефона, она всё равно восстанавливается?
- Я не могу рассказать тонкости. Это будет разглашение информации. Но, какая бы не была периодичность и кратность удаления информации, при определённых параметрах мы это всё восстанавливаем.
- Раньше дактилоскопия являлась одним из самых известных для обывателя методов экспертизы. Что сегодня значит понятие «наследил»?
- Во-первых, глубоко убеждён, что сегодня можно раскрыть любое преступление. Каждый преступник оставляет следы. Здесь вопрос только стоит в оперативности обнаружения этих следов и в качестве работы на месте преступления следственно-оперативной группы. Но, как правило, я уверен, практически на 100%, что современные преступники оставляют следы. Какие следы? Это классика – отпечатки пальцев, ладоней, ног, следы взлома орудий. Далее оставляется запах преступника.
- То есть это тоже можно проанализировать?
- Да, это можно изъять, если правильно изъять – проанализировать.
- То есть личный запах человека?
- Дело в том, что многие характеристики, если не все, по крайней мере то, что мы используем в своей работе, то они индивидуальны у каждого человека. У вас индивидуален запах - другого запаха нет. У вас индивидуальное ДНК, у вас индивидуальная форма строения ушной раковины, и много-много всего индивидуального. Голос индивидуальный, его, конечно, можно пытаться исказить, подделать, но эксперт определит, что это голос конкретного человека. И масса всего другого. Поэтому, находясь и совершая преступление, преступник оставляет следы, запах, ДНК. И в совокупности, когда это всё обнаруживается, анализируется и изымается, то эти следы дают очень много информации. К примеру, ДНК. Мы сейчас с уверенностью можем сказать мужчина это или женщина. Ближайшие полгода мы выйдем на то что будем уверенно в заключении эксперта говорить: возраст, цвет глаз, цвет волос, страдает ли какими-либо заболеваниями. Согласитесь, что это значительно сужает круг подозреваемых лиц. Сейчас мы подходим к тому, что начнём выявлять в запахе человека определённую индивидуальность. Если раньше определённые отпечатки пальцев рук невозможно было на определённых предметах обнаружить, то сейчас новые технологии позволяют обнаружить, изъять и идентифицировать. Поэтому у нас сейчас в практике очень много случаев, когда мы говорим, что заключение эксперта относительно отпечатков пальцев рук, когда ещё лет 10 назад писали, что не представляется возможным сказать, кому он принадлежит или он не пригоден этот материал.
- Сейчас можно?
- Сейчас можно.
- Если брать известные нами методики, те, которые вы используете. Можно ли в преступлениях, которые были совершены когда-то, сегодня поставить точку, смерть Есенина, Маяковского или то, что ближе к нам, например, Янки Купалы?
- Точку поставить или не поставить – вопрос риторический. Скажем так, посредством применения современных технологий получить новые сведения - я уверен, что можно. Или, по крайней мере, продвинуться в каких-то рассуждениях.
- Если говорить про сегодняшний день, преступления, которые были совершены десятки лет назад или несколько лет назад. Насколько база ДНК или методика работы с ДНК позволяет эти преступления раскрыть или продвинуться в их расследовании? Есть ли наиболее яркие примеры?
- Очень хороший вопрос. Он как раз касается того вопроса, который вы задавали ранее: «С чего мы начинали в 2013 году?». Надо сказать, что был не только пласт невыполненных экспертиз, но и был пласт вещественных доказательств, который накопился за 25 лет. Это больше 200 тысяч вещественных доказательств с мест преступлений. Не было бы комитета, я сомневаюсь, что с этим объёмом информации кто-то бы справился. Сегодня мы это всё проанализировали. В 2016-2017 годах завершили полностью объём работы по выделению образцов ДНК. Кстати, более 200 тысяч объектов внесли в базу данных ДНК. И я думаю, не в последнюю очередь это играет свою роль в раскрытии преступлений прошлых лет. В последнее время общество всё больше и больше узнаёт о фактах раскрытия преступлений прошлых лет. Всё потому, что эти вещественные доказательства, которые лежали десятилетиями, о них стали говорить.
- Есть яркий пример?
- Примеров очень много. Серийный насильник, который на протяжении многих лет совершал изнасилования, благодаря ДНК анализу он раскрыт. Убийство малолетней девочки в Витебской области в 90-ые годы. Я говорю про убийства 90-ых лет, благодаря ДНК анализу их раскрыли. Относительно недавно мы помогли раскрыть убийство, совершённое в 1995 году в Гомельской области. Нашли мёртвую голую девушку, избитую. И совершенно случайно преступник попал в поле зрения правоохранительных органов. Пару лет назад у него было изъято ДНК, наша база данных сказала, что это ДНК, которое было оставлено преступником на месте преступления. И он её ещё и изнасиловал к тому же.
- Спрятаться в принципе нельзя? Вопрос времени?
- Если есть ДНК след – спрятаться нельзя.
- Я недавно прочитал историю одного белорусского отца в отношении которого возбудили уголовное дело за неуплату алиментов. В ходе расследования выяснили, что он 10 лет платил за троих своих детей, а в результате назначенной экспертизы ДНК было подтверждено, что он не является отцом ни одного из своих детей. И я слышал, что каждая шестая экспертиза в Беларуси показывает, что записанный в графе отец таковым не является.
- Здесь надо внести ясность. Это не каждый шестой отец. Это каждый шестой случай от числа произведённых экспертиз. Тот, кто к нам обратился, вот мы выполнили экспертизу, в каждом шестом случае экспертиза говорит – это не родной отец. Но это не каждый шестой отец - белорус.
- Вы с этим сталкиваетесь практически ежедневно?
- Да, у нас порядка нескольких тысяч экспертиз в год проводят. И, касаясь этого блока исследований, можно выделить два направления. Первое – по установлению отцовства.
- По инициативе гражданина?
- По инициативе гражданина, гражданки, дедушек, бабушек, мамы, папы. Очень разные бывают случаи. Бывает так, что тёща говорит: «Не похож как-то внучек». Сын идёт на поводу, и мы проводим исследования. Но, с развитием технологий, и в связи с тем, что мы набрали колоссальный опыт и имеем соответствующее оборудование, мы выполняем и другие виды исследований. В частности, они связаны с тем, что мы устанавливаем материнство в определённых случаях. У нас был недавно случай, когда суррогатная пара иностранцев обратилась к гражданке Республики Беларусь для решения вопроса в рамках суррогатного материнства. А потом у них возникли сомнения, действительно ли это тот ребёночек, который был передан - он ли результат соответствующих манипуляций. И мы брали соответствующие образцы, проводили исследования и пришли к выводу, что этот ребёнок конкретной пары. Это результат суррогатного материнства. И они, насколько я знаю, извинились перед нашей гражданкой. И мы помогли установить для них истину. Другой интересный случай тоже недавно был: наш гражданин обращался в одну западную клинику и проводил там дорогостоящее исследование на предмет наличия или отсутствия заболевания. Ему дали результат о том, что у него есть признаки этого заболевания и требуется дорогостоящее лечение за границей. Но он засомневался и обратился к нам. Наши специалисты сказали, что те образцы, которые использовались в этой клинике – они грязные. В них присутствуют примеси других ДНК, других людей. Поэтому их нельзя брать за основу, что у вас есть или нет этого заболевания. Кстати, наши выводы специалисты из этой клиники не опровергли. Согласились, провели повторно тест, и выяснилось, что у нашего гражданина, слава богу, всё хорошо – он здоров.
- Насколько я понимаю, что все эти экспертизы, связанные с исследованием ДНК на отцовство, на материнство – они платные?
- Да мы делаем на платной основе.
- Какова цена вопроса?
- Если брать классический вариант: мама, папа, ребёнок - то порядка 300 рублей.
- Все мы знаем любимый фильм «Белые росы». Там жена признаётся мужу, что любимая дочь не от него. И в то же время, муж не верит. Может быть, иногда для человека важно не знать правду? Вот вы, не как должностное лицо, как человек, как к этому отнеслись?
- На самом деле вопрос не простой. Моё мнение субъективное – глубокое. Дети и любовь к детям - это дар, который даётся не каждому. И я знаю очень много примеров, когда люди, которые получили этот дар, радуются тому, чтобы из детского дома взять ребёнка и растить его, как своего. Мне кажется, если есть этот дар, и ты имеешь детей, если ты их любишь, то этим надо дорожить и ценить.
- Андрей Иванович, мир сегодня уходит из сферы стандартных, привычных преступлений в сферу информационных технологий. Я не скажу, что полностью переходит, но информационные технологии в сфере преступлений играют всё большую роль. Сегодня даже простое слово в социальных сетях может ранить. И это не фигура речи. Мы в Беларуси начали проводить год назад лингвистическую экспертизу. За фейки приходилось уже наказывать?
- Мне сложно сказать, приходилось ли наказывать за фейки или нет. Что такое фейк? Это изначально ложная информация. Это наносит колоссальный ущерб. Зачастую доверие к определённому лицу, тем более должностному лицу, оно очень дорогого стоит и имеет определённые последствия. Можно на эту тему долго дискутировать и это будет правильно. Надо просто посмотреть историю, с чего всё начиналось. С чего начинались массовые волнения, развал государств, беспорядки, войны. Мы сейчас называем это фейком, но, по сути, - это элемент дезинформации и пропаганды. Судебная экспертиза здесь не осталась в стороне и понимая, что есть необходимость у нас в Республике Беларусь помогать нашим коллегам из правоохранительных органов в борьбе с этим злом. Мы действительно с апреля 2018 года освоили этот вид экспертизы, но, надо также понимать, что судебная экспертиза – это не что-то аморфное, неконкретное. Наоборот, это должно быть научно обосновано и понятно, почему такой вывод получен.
- То есть не специалисту должно быть понятно?
- Да. Касаясь лингвистических экспертиз, то здесь мы решаем конкретную задачу. Есть ли в определённом объёме информации негативное суждение о каком-то человеке, либо группе лиц, какая форма этого негативного суждения. А вот является ли это клеветой, ложью и так далее, правоохранительные органы в соответствии с уголовным законом должны давать оценку.
- Андрей Иванович, согласитесь, что иногда одно и то же слово, одна и та же фраза для мужчины и для женщины будут восприниматься по-разному: как оскорбление или как обычная фраза. Иногда это зависит от воспитания или от степени культуры человека.
- Эксперт не может из контекста информации вырвать какое-то слово и сказать – негативное это суждение или нет. Методика говорит о том, что должен быть бесспорный источник информации – это видеозапись или аудиозапись. Во-вторых, она исследуется и анализируется в полном объёме.
- То есть комментарии под постом тоже могут быть?
- Однозначно. Берётся всё развитие ситуации – это в идеале. Смотрится в каких обстоятельствах, в каком контексте, в связи с чем. К примеру, у меня гражданка говорит: «Я поругалась с соседкой по даче, она назвала меня - «собака». Вот это то, о чём вы говорите, такое в жизни бывает. Любое другое выражение и так далее. Говорит: «Она меня оклеветала». И нам экспертам нужно решить вопрос, действительно ли это негативное суждение об этом человеке. Надо смотреть в каком контексте развивалась их дискуссия, разговор, конфликт, и во что это переросло, как это всё было сказано. Тогда мы делаем суждение, делаем вывод о том, что это негативное суждение или не негативное.
- То есть заказать лингвистическую экспертизу может каждый?
- Да. Любой гражданин.
- Если серьёзно подойти к этому вопросу. Вы высококлассный юрист, профессионал, чтобы привлечь хама или клеветника к ответственности, законодательной базы в Беларуси сегодня достаточно?
- Насколько я понимаю ситуацию, важно, чтобы это всё работало слажено и в соответствии с законом и оперативно.
- Давайте перейдём к резонансным преступлениям. Согласно теории, сегодня для того, чтобы снять напряжение в обществе в отношении какого-то события, необходимо первым выступить и желательно подкрепить своё выступление официальным фактами, видео или экспертизой. Но, параллельно существует такая необходимость, как тайна следствия. И зачастую человек как официальное лицо не может озвучить какие-то факты. В нашей стране были резонансные дела. Это дела Казакевича, Коржича, Потаповича. Как найти разумный баланс между необходимостью сказать и официально дать информацию и необходимостью соблюсти тайну следствия?
- Моё глубокое убеждение состоит в том, что правовой инструментарий для этого в Республике Беларусь создан.
- Достаточно?
- Достаточно. Включая и информативно-правовую базу, и концепцию информационной безопасности. Второе суждение упирается в то, что определённые должностные лица должны очень гибко реагировать. Применительно к судебной экспертизе речь идёт о том, что мы без органов ведущих уголовный процесс не можем сами сказать. Но мы всегда готовы сами в любой момент подключиться к этой работе. По моим наблюдениям, как мне кажется, в некоторых случаях было бы уместно при оперативном и не очень оперативном реагировании на определённые вызовы и угрозы привлекать судебных экспертов. Потому что, судебный эксперт наиболее квалифицированный. Он может прямым, простым, понятным языком объяснить нашим гражданам, почему он пришёл к определённому выводу. И как этот вывод влияет на ту или иную ситуацию.
-Я скажу откровенно, что иногда в этом есть необходимость, хотя бы для того, чтобы сбить волну негатива, которая в адрес государственных органов и власти в целом идёт. И основываясь именно на слухах.
- Я хочу подчеркнуть, что мы в этом вопросе открыты.
- Сегодня вы, обладая таким опытом профессиональной деятельности и инструментами, можете точно сказать: «В чём основное отличие правды от истины»?
- Во-первых, спасибо за такую высокую оценку о моих личных качествах. Надеюсь, что я к этому приложу все усилия, чтобы этому соответствовать. Во всяком случае, для меня это очень важно. Что касается вашего вопроса, он глубоко философский и очень серьёзный вопрос. Он напрямую соприкасается с нашей деятельностью. Как я понимаю, правда - вещь субъективная.
- Субъективная?
- У каждого человека своя правда. Истина – это то, что не вызывает сомнений, и то, ради чего и мы работаем – судебные эксперты. Вот это, на мой взгляд, и есть критерий оценки. Объективная – истина. Субъективная – правда.
Подписывайтесь на нас в Telegram